- Кто ты и что тебе от меня надо? – Дин продолжал задавать вопросы, стараясь, чтобы не дрожал голос.
- В неведении есть как плюсы, так и минусы. Но ты ведь сам выбрал такой путь. Вот и продолжай его. А там посмотрим, чья правда окажется правдивее.
Двойник встал, отряхнулся и спрыгнул с танка. Его лакированные туфли зависли в десяти сантиметрах над жирной чёрной грязью, хорошенько перемешанной траками. Он развернулся и бесшумно направился в сторону кормы танка.
- Постой, - окликнул Дин, - ты моё подсознание, да? Что со мной происходит?
- Ага, размечтался, - не оборачиваясь, ответил двойник.
- Почему ты так странно одет? – в отчаянии выкрикнул Дин, понимая нелепость вопроса, но почему-то не желая отпускать двойника, пока тот не ответил хотя бы на что-то.
Двойник неожиданно остановился. Обернулся. На его холёных губах снова играла улыбка.
- Потому что в чём-то я оказался сильнее, - сказал он, - я тебя обогнал. Ожидай сюрпризов. Ты правда думал, что у тебя будет время на полноценную военную карьеру? Хотя масштаб манипуляций для твоего состояния ума впечатляет! Надо же – добыл немножко денюжек себе и папе! Неплохо так получилось. Познавательно. И твой вояж на Тауми меня впечатлил. Признаться, я даже испугался, что прямо там всё и закончится. Но у тебя не было ключа. Поэтому я всё равно круче. Скоро узнаешь.
Двойник снова отвернулся, и пошёл дальше, ускоряя шаг.
- Подожди ты! – крикнул вслед Дин, - мы увидимся ещё?
Второй Дин снова остановился и, не оборачиваясь, продекламировал:
- В непробудном сне, в непробудном сне. У тебя почти получилось!
А в следующее мгновение наваждение закончилось.
Дин понял, что стоит в стороне от своего звена. Ал недоумевающе глянул на него, и подозвал жестом, мол, скорее, пока руководство не увидело.
Дин вернулся в строй.
В составе танкового экипажа Дин исполнял обязанности наводчика. У них было всего два часа, чтобы освоить азы обращения с древним, примитивным оборудованием. Однако он справился достойно, сказывались врождённые способности к математике. Готовясь к экзаменам, он в уме решал задачки и посложнее, с маневрированием в четырёх измерениях. Поэтому банальная баллистика не была для него проблемой.
На предыдущем уровне ему казалось, что самое страшное они проходили именно тогда. Близкие контакты, рваные раны, сломанные кости, кровь и дерьмо, и всё это своими руками, часто буквально.
Но нет. В танковых сражениях всего этого тоже хватало, как выяснилось. Броня не избавляла от вида крови и кишок. Только добавились ещё ожоги.
Во время прорыва, уже на второй линии обороны, они нарвались на противотанковую конструкцию, замаскированную под кустарник. Сбили себе левый трак, танк лишился хода.
С этого момента вопрос был только в том, успеет ли пехота до подхода маневренной группы противника, которая уже выдвинулась, чтобы залатать образовавшуюся брешь в обороне.
Своим превентивным огнём они не смогли вычистить все окопы противника. Увидев, что танк обездвижен, но всё еще способен огрызаться огнём, вражеская пехота рванула в контратаку, закидывая машину кумулятивными гранатами и даже стекляшками с зажигательной смесью. Удивительно, но именно последние оказались самыми эффективными и определили их судьбу.
Горящая смесь забила систему вентиляции. Внутренности танка наполнились невыносимо-едким дымом. Экипаж вывалился из башенного люка, жадно хватая ртом воздух.
Дин думал, их сразу застрелят. Огрызаться ответным огнём не было никакой возможности: глаза застилали слёзы от дыма, диафрагму свело спазмом от непрерывного кашля.
Правильным решением в этой ситуации было бы подорвать боекомплект. Так они гарантированно остались бы на текущем уровне, и попытали бы счастья в следующий заход.
Но их взяли в плен. Допрашивали о составе наступающих войск. А во время инструктажа они видели довольно много, им было что рассказать. Вот только говорить было никак нельзя: это означало понижение в уровне. Снова пришлось бы вернуться к примитивному холодному оружию и планетарным конфликтам времён рабовладения.
Их пытали.
По-всякому. В симуляции не было ограничений на использование мер физического воздействия. Всё как на реальной войне.
Дин думал, что умеет неплохо контролировать боль. Он ведь специально этому учился, когда готовился к поступлению.
Но это было до того, когда он впервые увидел, как через узкий разрез в животе ржавым крюком достают петлю его кишечника. И тогда всё только начиналось.
Самым худшим был огонь; огонь и раскалённое железо, которым ему выжгли глаза.
Вселенная превратилась в бархатно-алый океан боли.
Но самое ужасное, что противники умудрялись сохранять его сознание и память. Кажется, даже давали обезболивающие.
Нужные данные было сказать так просто…
Но рядом был Ал и Агрина. Даже она не сдалась. В последнем отчаянном порыве воли Дин высунул язык и что было сил сжал челюсти, избавляясь от соблазна.
После гибели в танковом сражении их звено сохранило уровень. Никто не сдался. Хотя подобное тому, что пережили они, доставалось далеко не всем кадетам. Многие предпочитали откат. Или же просто старались не попадать в плен.
Поначалу, как только пришёл в себя целым и невредимым в капсуле, Дин думал, что произошедшее не так уж сильно его изменило. Не так, как обычно об этом пишут в разных драматических трудах по истории или психологии личности.
В мире по-прежнему была цель и средства для её достижения. Он даже мог улыбаться. Шутить за обедом. Подбадривать Агрину, вдруг ставшую необычно молчаливой, с царапающим взглядом побитой собаки…
Первый откат накрыл его тем же вечером.
Он сделал невозможное. Закрывшись в душе, он вскрыл карман на ноге. Не тот, где был спрятан артефакт, а другой, который сделали для симметрии. Достал оттуда коммуникатор. Строжайшим образом запрещённое на территории Академии оборудование. И хоть он и включался в защищённом невидимом режиме, не было гарантии, что детекторы его не засекут.
Но он просто не мог удержаться.
В альбомах он нашёл мамину голограмму. И потом долго плакал, надеясь, что его рыдания заглушаются звуком текущей воды.
Когда он вышел, было уже далеко за полночь. На его койке сидел Ал. Дин сел рядом, и зажмурился. Смотреть на командира было невозможно – он слишком отчётливо помнил, что с ним делали, слишком настоящим был запах горелого мяса и крови.
Ал, не говоря ни слова, обнял его. Они просидели так пару минут. А потом к ним присоединилась Агрина.
Слёз больше не было. Да и слова были не нужны. Они просто сидели рядом, ощущая тепло друг друга. Остро чувствуя, что живы.
И в этот момент они стали чем-то большим, чем просто неполноценным звеном первого курса Академии.
Вскоре на поле боя им даже перестали быть нужны слова и жесты, чтобы понимать друг друга.
Симуляции следовали одна за другой, и в какой-то момент Дин сообразил, что ППП явно затянулась. Это само по себе было тревожно, а ещё тот факт, что присяга постоянно сдвигалась, тоже не добавлял спокойствия и бодрости.
Но даже не это было самым странным.
Перемежая с боевыми симуляциями, в программу стали вводить занятия по актуальной тактике и основам оперативного искусства. С изучением техники, стоящей на вооружении в Империи. Правда, пока только в рамках теоретического курса, но всё-таки. Обычно такие вещи начинают учить только на втором курсе, после прохождения общенаучных дисциплин и вещей вроде «Основ военной этики» и «Философии имперского патриотизма». Дин это хорошо знал, из доступных для широкой общественности военных мемуаров.
А ещё на них начали оформлять допуск по пятой шкале секретности. Без этого изучать технику было невозможно. Равно как невозможно оформить допуск на кадета, не принявшего присягу. Так, по крайней мере, считал Дин.